Часть первая
ГОД ВОСЕМЬСОТ ШЕСТИДЕСЯТЫЙ
Глава первая
1
Сознание медленно возвращалось.
Смутные, расплывчатые мысли и образы возникали и исчезали, не
оставляя никаких следов в памяти. Мозг работал короткими, отрывистыми "толчками", поминутно
погружаясь в небытие.
Эти мимолетные проблески нельзя было даже назвать мыслями. Это
были едва намеченные ощущения, отдаленный намек на деятельность человеческого мозга.
Потом периоды "мышления" стали постепенно все более и более
продолжительными. Туманные образы начали принимать реальную форму.
И настал момент, когда он почувствовал, что просыпается от
глубокого сна.
Но эта вспышка сознания мелькнула и сразу погасла. Он все еще не
сознавал себя и не отдавал себе никакого отчета в этом.
Его глаза были закрыты, и сквозь веки не проникало ни единого
луча света. В ушах стояла полная тишина. Он не ощущал своего тела и температуры окружающего
воздуха. Время не существовало для него.
Долго находился он в таком состоянии полужизни, полусмерти. Память
не подсказывала ему никаких воспоминаний. Он жил смутным восприятием настоящей секунды, да и то
только в те мгновения, когда к нему возвращалось его неокрепшее сознание.
Так прошло долгое время.
Но вот в его мозгу начали постепенно складываться все более
сложные представления. И очень медленно стали возникать ощущения. Он почувствовал свою голову,
- одну только голову, а остального тела как будто и не было…
Внезапно слабый звук проник в его уши.
Он сделал усилие, чтобы прислушиваться к этому звуку, но тотчас
же опять впал в беспамятство.
Очнувшись, он вспомнил, что звук был. На этот раз он отчетливо
понял, что прислушивается, но ничего не услышал.
Если бы он мог рассуждать, то понял бы, что впервые за долгое
время память удержала в мозгу какое-то воспоминание. До этого все внешние впечатления или
проходили совсем незамеченными, или воспринимались на мгновение и бесследно исчезали. Звук был
первым воздействием внешней среды, которое не исчезло и не забылось.
Но он помнил только самый факт звука, а не его характер. Было ли
это скрипом двери, человеческим голосом или стуком от падения какого-нибудь предмета, он не
знал.
Долгое время никакие другие впечатления не затрагивали его. Но
воспоминание о звуке не изгладилось, и каждый раз, приходя в сознание, он вспоминал о нем.
Раз пробудившаяся способность связного мышления медленно, но
неуклонно усиливалась. Задержанное памятью воспоминание тревожило мозг, заставляло мысль
работать интенсивнее. И настало, наконец, время, когда он попытался вспомнить, какой именно
звук он тогда слышал.
Бесплодность этой попытки вызвала слабое чувство раздражения.
Но его мозг как будто только и ждал этого. Сознание сразу сделало
резкий скачок.
И так же резко усилилось восприятие ощущений. Он внезапно понял,
что у него, кроме головы, есть руки и ноги, что он лежит и что его глаза закрыты.
Ему захотелось (не сразу, спустя долгое время) открыть их, но он
не смог этого сделать. Попытка поднять веки причинила ему боль.
Но и болезненное ощущение немедленно послужило толчком к еще
большему пробуждению его чувств.
Спустя еще некоторое время он попытался пошевелить рукой, но и это
ему не удалось.
Так повторялось много раз.
Незаметно для него месяц шел за месяцем.
Со стороны он казался мертвым. Чуть теплившаяся глубоко внутри
жизнь ничем не проявлялась внешне. Но, невидимо для тех, кто мог находиться рядом, хотя и крайне
медленно, жизнь настойчиво пробуждалась.
И однажды после очередной неудачной попытки пошевелиться он
подумал: "Что со мной происходит?".
Ему казалось, что теперь он окончательно проснулся. Но это было
совсем не так. Он не замечал длительных периодов беспамятства, в которые часто впадал. Его
мысль возобновляла работу с того места, на котором прерывалась, и он, не замечая этого, считал,
что думает непрерывно.
Когда он окончательно убедился, что не может пошевелиться, его
охватило смутное чувство страха.
Он ясно понял свое положение – тело не подчинялось его воле.
"Что же это такое? – уже вполне отчетливо думал он. – Полный
паралич или последние ощущения перед смертью?"
Но он понимал, что его мысли становятся все яснее и яснее с каждой
минутой. (Он воспринимал как минуты очень большие промежутки времени.) Если бы приближалась
смерть, должно было бы происходить наоборот. Значит это паралич! Парализовано все тело. У него
остались только способность мыслить и слух. Звук, вернувший ему ощущение жизни, запомнился так
хорошо, как будто раздался секунду назад, но все же он не мог вспомнить характер этого звука.
Все время "бодрствования" он прислушивался, стараясь уловить хоть
малейший шорох, но его окружала абсолютная тишина. И теперь он был уверен, что правильно
понимает то, что говорил его мозгу орган слуха.
Сейчас кругом тихо, но какой-то звук был! В этом не было никакого
сомнения.
Все же однажды он подумал: "Может быть, мне только показалось,
что я что-то слышал?"
И новый, более сильный страх охватил его. Звук – это была жизнь,
доказательство существования чего-то вокруг него. Отсутствие звука – полное одиночество!
"Может быть, я в гробу, лежу в могиле, похороненный заживо!"
Страх стал еще сильнее, и, как результат этого, - новое усиление
деятельности его мозга.
Сам не сознавая благодетельного процесса, он своими страхами,
тревогами и смутными волнениями помогал мозгу просыпаться все больше и больше.
Его мысль работала теперь почти отчетливо и ясно. Но по-прежнему
он часто впадал в длительное беспамятство, не замечая этого.
Однажды он вновь услышал какие-то звуки.
Ему захотелось задержать дыхание, чтобы слышать их лучше…
И тут… он внезапно понял, что не дышит.
Сначала он не поверил себе, но вскоре убедился, что дыхания у
него действительно нет.
Это невероятное, невозможное открытие привело в смятение его
мысли.
Ведь он жив! Он слышит, ясно сознает свою неподвижность,
чувствует и думает! Как это может происходить, если у него нет дыхания? Может быть, это сон?
Он вспомнил, что, пытаясь открыть глаза, чувствовал боль, и
тотчас же повторил эту попытку. Он снова ощутил боль, где-то за глазами.
Значит, он не спит, - во сне боль не чувствуется. Значит, все это
происходит с ним в действительности.
Но тогда что же это означает?!
Он вспомнил про слышанные им звуки. Они не прекратились за те
секунды, которые понадобились ему, чтобы осознать новое обстоятельство в его положении.
Он ясно слышал и на этот раз отчетливо распознал шаги человека.
Они приблизились и стали еще различимей. Кто-то подошел и
остановился совсем рядом… Послышалось восклицание, и шаги стали быстро удаляться.
Снова наступила полная тишина.
Но он не испугался, а почувствовал облегчение. Что бы все это ни
значило – он не один. Вокруг него есть люди, и они вернуться.
Для него это было самым важным.
Как бы ни был невероятен факт отсутствия у него дыхания, одно
было несомненно – он жив, и сознание полностью вернулось к нему. Ощущение тела, реального,
весомого тела, стало обычным ощущением, к которому он привык.
Он обратил внимание на то, что его сердце ровно и сильно бьется.
Это окончательно поставило его в тупик, ведь дыхания по-прежнему не было.
Мыслительные способности возвращались все более быстро. Его мозг
как бы разрастался, захватывая все новые и новые области мысли. Медленно, но настойчиво стала
просыпаться и память.
Настал момент, когда он, не удивившись и даже не заметив, как это
случилось, вспомнил все, что происходило с ним до того, как он заболел.
Где же он находится, дома или в больнице?
Ему мучительно захотелось открыть глаза, хоть на мгновение
бросить взгляд на то, что его окружает, но все попытки только причиняли ему более резкую
боль.
Его тело было совершенно неподвижно, но ощущения очень усилились.
Он знал теперь, что левая нога у него забинтована от бедра до колена. Такую же повязку он
обнаружил на правой руке от плеча до локтя и на шее. Его голова лежала на одном уровне с телом
и казалась запрокинутой. Значит, подушки под ней не было. Он обратил внимание и на то, что не
чувствует на себе никакого, даже очень легкого, покрывала.
Он лежал обнаженным.
Мелькнула мысль об операционном столе, но под ним было мягкое
упругое ложе, не похожее на поверхность стола.
Неокрепший мозг устал; стало клонить ко сну, - обычному здоровому
сну, а не в забытье, как это бывало все последнее время.
И он уже настолько "проснулся", что ясно ощутил эту разницу и
обрадовался ей. С чувством удовольствия он стал погружаться в сон.
Сквозь дымку, заволакивавшую мозг, он слышал, как кто-то снова
подошел к нему. Он почувствовал чье-то дыхание на своем лице, но не очнулся…
Резкая боль пронизала тело. Он успел понять, что в него проникает
сильный ток, и потерял сознание.
Сколько прошло времени, он не знал, но когда очнулся (это
произошло сразу, как от толчка), то мгновенно вспомнил все, что случилось с ним до того, как он
заснул. Испытанной им боли он не помнил, однако все опасения, смутные страхи и неопределенные
волнения вернулись к нему.
Но в следующее мгновение все исчезло, когда он понял, что ровное
дыхание поднимает грудь.
Он дышал!
Недавние страхи оказались ложными.
Может быть, вернулась и способность двигаться?
Попробовав пошевелить рукой, он убедился, что нет – двигаться он
еще не может. Но это обстоятельство его не особенно огорчило, - все чувства сосредоточились на
дыхании.
Воздух, проникавший в легкие, доставлял ему острое блаженство.
Он не задумывался над тем, почему испытывает такое удовольствие
от процесса дыхания, которого прежде никогда не замечал. Он только боялся, что дыхание может
снова исчезнуть, что снова он превратится в непонятное ему самому существо, не нуждающееся в
воздухе, чтобы жить. Но время шло, а ничего не изменялось в его положении: грудь равномерно
поднималась и опускалась, воздух глубоко входил в легкие и выходил обратно.
Вдох – выдох! Вдох – выдох!
Совершенно так же, как это происходило всегда, всю его жизнь.
Но, дыша полной грудью, он ни на мгновение не усомнился в том,
что невероятный факт отсутствия дыхания действительно был, а не приснился ему.
Это было! Он помнил об этом совершенно отчетливо.
Когда чувство наслаждения, доставляемое дыханием, несколько
притупилось, потеряло остроту, он заметил, что в его положении произошла перемена, пока он
спал. Голова лежала теперь на мягкой подушке. Он хорошо помнил, что нога, рука и шея были
забинтованы. Теперь этого не было. Раньше он лежал обнаженным, теперь был покрыт одеялом или
другим каким-то покрывалом, поверх которого лежали его руки.
Впервые он обратил внимание на то, что в помещении, где он
находился, было очень тепло. Что-то похожее на лучи Солнца согревало его сверху, - это он ясно
почувствовал.
Лежать было удобно. Мягкая, упругая постель поддерживала его так
равномерно, что почти не ощущалась тяжесть тела. Точно лежал он на поверхности воды.
Все эти перемены, по-видимому, связанные с тем, что он
окончательно пришел в сознание, успокоили его. Больше он ничего не боялся и решил терпеливо
ждать, пока кто-нибудь придет.
Кругом было безмолвно. Ни один, даже самый слабый звук не нарушал
тишины, и он ясно слышал биение собственного сердца.
Так проходили часы, дни, недели, месяцы. Он не замечал времени.
Как и раньше, оно не существовало для него. Обычно он находился в глубоком сне. Просыпаясь,
неподвижно лежал с закрытыми глазами и думал.
Его мысли были теперь настолько ясны, что он мог в подробностях
вспоминать различные обстоятельства, при которых впервые потерял сознание, и пытался уяснить
себе, где он находится.
Однажды он подумал, что по запаху можно определить, дома он или в
больнице, но воздух был очень чист и никакого запаха он не почувствовал.
И ни разу он не слышал больше звуков.
Часы бодрствования проходили в состоянии беспомощной неподвижности.
Он не смог бы определить, сколько времени провел в полном одиночестве, предоставленный своим
беспокойным мыслям.
Одно было несомненно – времени прошло очень много.
Сон его всегда был настолько глубок, что он ни разу не слышал,
как входили люди, как с его неподвижным телом производили различные процедуры. Ни разу он не
проснулся при этом.
Но с каждым днем он чувствовал себя все лучше и лучше. Если бы не
тягостная неподвижность, он мог бы считать, что совершенно здоров, более здоров, чем когда-либо
раньше. Его тело, ощутимо для него, наливалось жизнью, энергией и силой.
И вот однажды, когда навязчивый вопрос: "Где же я нахожусь?" – с
особой силой завладел его мыслями, а ответа, как и прежде, нельзя было получить, он почувствовал
сильное раздражение, стал делать отчаянные усилия, чтобы пошевелиться, и внезапно, совершенно
неожиданно… открыл глаза.
В первое мгновение он даже не осознал, что случилось, но в
следующее понял…
Ничего увидеть он не успел, - свет причинил ему боль, но одно
сознание, что он может видеть, может по своему желанию открывать и закрывать глаза, было для
него, так долго лежавшего в полной темноте, большим облегчением и радостью.
"Наконец-то!" – подумал он.
Подождав несколько минут, чтобы успокоиться, он медленно и
осторожно раздвинул веки.
Это удалось так легко, словно и не было бесчисленных бесплодных
попыток.
Сначала свет показался слишком ярким, но он заставил себя долго
смотреть сквозь узкую щелочку, через которую ничего нельзя было рассмотреть. Когда глаза немного
привыкли, он раздвинул веки чуть больше.
Он повторял это несколько раз, временами закрывая глаза совсем,
чтобы дать им отдых. Было нелегко сдерживать естественное нетерпение увидеть поскорее, но он не
поддавался искушению, опасаясь, что поспешность может привести к полной неудаче.
Наконец, когда он решил, что цель достигнута и глаза достаточно
привыкли к свету, он позволил себе полностью раскрыть их.
То, что он увидел, наполнило его чувством величайшего удивления.
|